Портфель для словесника

Протест против «футлярной» жизни. Чеховские рассказы 90-х годов поражают емкостью содержания, масштабами художественных обобщений. Таковы три рассказа, написанные в 1898 году: «Человек в футляре», «Крыжовник», «О любви». Они связаны между собой общей идеей, сюжетом, персонажами, поэтому именуются «маленькой трилогией».
Основная идея трилогии связана с образом учителя, который смешон своим страхом перед жизнью, стремлением спрятать в футляры и свои вещи, и себя самого: «Он носил темные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх». Мысль свою он также старался запрятать в футляр. «Для него были ясны только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь».
Болезненный страх Беликова отравляет, однако, общественную атмосферу и становится активной силой. Запуганное, дрожащее существо, подобное щедринскому пескарю, пятнадцать лет держит в своих руках не только гимназию – весь город! Сам Беликов этого не понимает. Он всего-навсего повторяет: «Как бы чего не вышло», вздыхает, ноет да еще ходит по учительским квартирам «и как будто что-то высматривает. Посидит этак, молча, час-другой и уйдет. Это называлось у него «поддерживать добрые отношения с товарищами». Но в стране, где господствовал полицейский сыск, донос, судебная расправа, где преследовалась живая мысль, доброе чувство, одного вида Беликова было достаточно, чтобы привести в трепет окружающих. Так под влиянием «человека в футляре» плодится пособничество всему подлому, замирает все живое, доброе, честное: «Боятся громко говорить, посылать письма, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…»
За фигурой Беликова мы видим беликовщину – типичное явление общественной жизни России 80 - 90-х годов прошлого века и характерную черту рабьей психологии вообще. Имя чеховского героя стало нарицательным, как имена Хлестакова, Чичикова, Иудушки Головлева.
Беликов умер единственно от страха перед жизнью, и хоронить его было «большим удовольствием», как признался рассказчик этой истории – учитель Буркин. Но смерть учителя греческого языка не могла избавить город от беликовщины. Жизнь и после его похорон осталась такой же, как была, - «не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне».
Тем не менее рассказ не оставляет ощущения безнадежности. В нем изображены и силы, враждебные беликовщине. Таков учитель-демократ Коваленко. Он открыто выступает против «футлярного» прозябания: «Не понимаю… как вы перевариваете этого фискала, эту мерзкую рожу. Эх, господа, как вы можете тут жить! Атмосфера у вас удушающая, поганая. Разве вы педагоги, учителя? Вы чинодралы, у вас не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке». В этой отповеди слышны гневные интонации щедринской сатиры.
И Буркин, сослуживец Беликова, хоть избегает, в отличие от Коваленко, каких-либо выводов и оценок политического характера (сказывается привычная осторожность) и пытается объяснить жизнь Беликова особенностями его характера, тем не менее рисует беликовщину как тяжкое общественное зло. Приглушенным протестом против духовного угнетения, затаенной тоской о чистой, вольной общественной атмосфере звучат слова Буркина: «Ах, свобода, свобода. Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» открыто ненавидить беликовщину слушатель Буркина, старый ветеринар Иван Иваныч Чимша-Гималайский. Он повествует о другом «футлярном человеке» - своем брате Николае Иваныче («Крыжовник»). Это человек, который больше всего на свете желал приобрести клочок земли и есть «не купленный, а свой собственный крыжовник».
Николай Иваныч много лет выполнял скучную работу мелкого чиновника. Женился он ради денег, своей скаредностью загнал жену в могилу и ценой долгих лишений под старость купил имение. Он наслаждается, наконец, собственным крыжовником, он разъелся, разжирел, «того и гляди хрюкнет в одеяло». Новоявленный помещик, который когда-то в казенной палате боялся даже для себя лично иметь собственные взгляды, приобрел «самомнение самое наглое», произносит «одни только истины и таким тоном, точно министр…». При этом Николай Иваныч вообразил себя благодетелем мужиков: лечит их от всех болезней касторкой и содой, в день своих именин ставит им полведра водки, и пьяные кричат «ура», кланяясь барину в ноги.
Иван Иваныч рассказывает о брате с насмешкой, гневом и тоской. Он говорит: «Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа».
О разбитом счастье, о том, как погибла «тихая, грустная любовь», да и вся жизнь милого, интеллигентного человека, говорит Чехов в рассказе «О любви». Герой этого рассказа – помещик Алехин, человек неплохой и неглупый – опустился, погряз в мелких хозяйственных хлопотах.
Побуждения Алехина были благородны: он посвятил себя заботам об имении не в целях приобретательства, а для того, чтобы расплатиться с долгами отца. Но хозяйственные заботы становятся еще одним вариантом футляра. Жизнь героя рассказа, замкнутая в кругу сельскохозяйственной коммерции, теряет смысл. Он духовно гибнет сам и невольно губит жизнь обаятельной женщины – Анны Алексеевны. Они любят друг друга нежно, преданно, они словно созданы друг для друга. Анна Алексеевна замужем, но ее муж, человек добродушный и вместе с тем ограниченный, настроенный реакционно, чужд ей.
Однако Алехину некуда – не в бытовом, а в нравственном смысле – позвать с собой любимую женщину. «Она пошла бы за мной, но куда? Куда бы я мог увести ее? Другое дело, если бы у меня была красивая, интересная жизнь, - рассуждает он, - если б я, например, боролся за освобождение родины или был знаменитым ученым, артистом, художником, а то ведь из одной обычной, будничной обстановки пришлось бы увлечь ее в другую такую же или еще более будничную».
В мире Беликовых нет простора для живых человеческих стремлений. Все рассказы ведут чуткого читателя к неизбежному выводу, прозвучавшему в словах Ивана Иваныча: «Видеть и слушать, как лгут…и тебя же называют дураком за то, что ты терпишь эту ложь; сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и все это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишки, которому грош цена, - нет, больше жить так невозможно!» Трилогия, как и другие чеховские рассказы 90-х годов, зовет читателя к деятельной, духовно богатой жизни.